Вам известен Джордж Майке, он же Микеш?

Нет? Очень жаль. Ведь этот британец венгерского происхождения стал родоначальником всех «инструкций по применению» для разных стран и экзотических уголков мира. В 1946 году вышла его книжка «How to be an Alien». Майке назвал ее «справочником для начинающих и продвинутых учеников», изданным, чтобы помочь им понять Британию.

С едким сарказмом, но одновременно и с немалой симпатией описывал Майке свою новую родину, которая была в ту пору еще диковиннее, чем сегодня. Самой короткой у него получилась глава об особенностях британского секса, она состояла всего из одной фразы: «Существующий у континентальных европейцев секс британцы заменяют грелкой».

Почему я заговорил об этом?

Повествование о Германии и немцах дошло до темы, о которой, собственно, нечего сказать. Я имею в виду немецкий юмор. Есть ли он вообще? Английский юмор безусловно есть, он довольно мрачен. Французы славятся своим остроумием — разумеется. Даже мы, русские, можем по праву гордиться политическими анекдотами. Оно и не удивительно, ведь наша политическая несвобода веками развивала этот жанр.

А немецкий юмор?

Честно говоря, поначалу я собирался последовать классическому примеру Джорджа Майкса и хотел ограничиться для этой главы единственной фразой: «Если у других народов присутствует чувство юмора, то немцы просто упражняют смеховые мышцы».

Немцы любят хохотать, причем делают это оглушительно громко, и вам наверняка представятся возможности убедиться в этом. Сей феномен не нов, что подтверждает немецкий юморист Рода Рода своей бытовой зарисовкой из довоенных времен. Однажды, находясь в отеле, он попросил гостиничного боя отогнать жеребцов, которые ржали под окнами. Тот ответил: «Прошу прощения, но это встретились знакомые помещики из Мекленбурга. Господа смеются».

Вы можете возразить, что я привел не слишком удачный образчик немецкого юмора. Вполне возможно. Однако автор этой зарисовки являлся выходцем из Центральной и Восточной Европы, того культурного и духовного пространства между Вислой и Волгой. Балтикой и Буковиной, которое было утрачено в результате Второй мировой войны и последствий сталинизма. Имея не слишком много немецкого, Рода Рода вряд ли мог считаться типичным носителем немецкого юмора.

Так что же представляет собою немецкий юмор? Оказывается, его можно отлить в бетоне. Во всяком случае, испанец Эмилио Кассинельо, генеральный комиссар Всемирной выставки в Севилье, при взгляде на немецкий павильон сказал, что это архитектурное сооружение похоже на забавный «гибрид хайтека с юмором». Что именно показалось сеньору Кассинельо забавным, осталось неизвестно.

Возможно, прозрачный сетевой занавес перед входом или эллиптический козырек над крышей, предназначенный для защиты от солнца. Но, вероятнее всего, он имел в виду карусель с большими фигурами плутов, ловкачей и проныр. Ведь плут как литературный персонаж родился в Германии: легендарный Тиль Уленшпигель был родом из Мёлльна, а свои проделки он совершал в разных немецких землях. А чем дело кончилось? Совершенно верно. Не обремененные чувством юмора сограждане отправили Тиля на эшафот.

Судьба нынешних плутов менее рискованна, но и им живется нелегко из-за дефицита чувства юмора у окружающих. Известный немецкий юморист Роберт Гернхардт опубликовал однажды стишок в духе дадаистских нелепиц:

• С рождения желтоват китаец,
• Как, впрочем, и китайский заяц.

Разгневанные читатели засыпали его письмами, в которых корили автора за то, что он якобы «ставит на одну доску человека и грызунов». Как заметил Гернхардт, возмущались исключительно немцы, а не китайцы.

Но вернемся к павильону на Всемирной выставке.

Вы могли бы справедливо возразить, что юмористической архитектуры не бывает и что к подобному жанру не относятся ни Кельнский собор, ни дрезденский Цвингер. Итак, еще раз. Что представляет собою немецкий юмор? Немецкие друзья, услышав подобный вопрос, вскакивают со стула, бросаются к книжным стеллажам, чтобы достать энциклопедию и прочитать соответствующее определение.

Согласно энциклопедии, юмор характеризуется как способность сохранять улыбку и хорошее настроение вопреки житейским неприятностям. Эго соответствует и обиходному представлению о юморе. Значит, юмор — это когда смеются несмотря ни на что. Смех как своего рода протест.

Впрочем, вам будет нетрудно убедиться, что немцы сами испытывают проблемы со своим юмором.

Дефицит юмора воспринимается немцами довольно болезненно, поэтому они с привычной основательностью занялись изучением данного вопроса. Похоже, они считают, что достичь необходимого легкомыслия можно, но для этого надо предпринять серьезнейшие усилия.

В Германии действительно полагают, что юмор — дело серьезное.

Нигде не относятся к этому предмету с таким научным глубокомыслием. Ему посвящаются теоретические семинары, куда приглашаются и заграничные светила геластологии, науки о смехе, чтобы помочь разобраться с «народом без чувства юмора» (это все-гаки куда лучше, чем пресловутый «народ без пространства»).

Тут я нисколько не шучу - ведь речь идет о немецком юморе. 

Такие научные семинары действительно проводятся, в них могут участвовать не только специалисты-геластологи, но и вес желающие. На семинарах вполне серьезно говорится, что немцы принадлежат к «запоздалым нациям», у них недостаточно развита национальная идентичность, не завершена эпоха Просвещения, они пребывают в идеалистической нирване романтических и утопических грез, им не свойственны ни остроумие, ни склонность к абсурдизму. В порыве веселья немцы не выходят за пределы «до-просвещенческого смеха».

Видимо, именно геластологические семинары, где ученые озабоченно рассуждают о веселой стороне бытия, дали повод популярному баварскому кабаретисту заявить: «Немцы дали миру немного юмористов, хотя являются одним из самых комичных народов на земле».

Но имеются и более авторитетные суждения. Не знаю, как вы. дорогой читатель, — возможно, бывший коммунист — относитесь к философам, вроде Канта или Гегеля. Вряд ли вы находите их «забавными». Оба этих мыслителя отнеслись к проблеме смеха с величайшей серьезностью. Кант в своей фундаментальной «Критике способности суждения» дефинировал смех как аффект, возникающий при внезапном превращении напряженного ожидания в ничто, а Гегель считал смех результатом контраста между сущностью и явлением, целью и средством.

Примечательно, что не сохранилось ни одного изображения, которое запечатлело бы этих философов улыбающимися, тем более — смеющимися.

Ловлю себя на том, что и сам впал в стилистику немецких теоретических семинаров. А ведь цель моих заметок заключается в рекомендациях практического характера: например, каким образом вы сумеете попять, что немец шутит? Обычно достаточно услышать смех собеседника или окружающих.

Как мы уже знаем, он бывает очень громким, а порой и заразительным. Порой, но не всегда. Ведь может случиться, что смеются над вами, особенно если с вами приключилась какая-нибудь беда, которая вам самим кажется далеко не смешной.

Тут нужно отметить: немцы весьма тяготеют к злорадству.

Это тяготение находит у них столь явное выражение, что некоторые народы даже заимствовали у них соответствующее слово Schadenfreude за неимением эквивалента в родном языке. Но не станем углубляться в сию материю. В конце концов, у нас такое русское слово есть, более того - мы и сами предрасположены к злорадству, а потому считаем эту черту присущей всему человечеству.

Вероятно, проблема кроется в недрах немецкой натуры, полагающей, что всему на свете отведено строго определенное время. Как гласит народная поговорка: Dienst ist Dienst, und Schnaps ist Schnaps (соответствует русской: «Служба службой, а дружба дружбой »).

Другими словами, немца всегда нужно предуведомить — дескать, сейчас будет смешно. Это можно проследить по немецкому переводу названий американских фильмов. Если в немецком названии появились слова «сумасшедший» или «безумный», значит, речь идет о комедии.

Немец не любит покупать кота в мешке.

Если в мешке содержится юмор, там надлежит сделать надпись: «Юмор!». В конце концов, приличные люди хотят знать, когда им следует смеяться, а когда нет. С иронией надо обходиться крайне осмотрительно. Иронизировать можно лишь в том случае, если вы обставите ее большими предупредительными знаками: «Внимание!», «Осторожно!», «Опасно - ирония!».

Для нас, русских, есть элементарный и эффективный способ рассмешить немца. Надо всего лишь рассказать ему анекдот про чукчей. Нет-нет, не подумайте, будто в Германии известна эта народность, проживающая на побережье Берингова пролива и отличающаяся, на наш взгляд, некоторой заторможенностью. Просто чукчей у немцев зовут иначе. Целые серии немецких анекдотов посвящаются: восточным фризам, австрийцам, восточным немцам (сокращенно «осей»), блондинкам и водителям «Опеля Манта». Своего рода веяние моды определяет очередного героя серии анекдотов о глупцах. Сами же анекдоты почти не меняются.

Итак, без ложной стеснительности покопайтесь в своих бородатых анекдотов и смело выдавайте их на гора. Надо только заменить чукчу на «осей» или блондинку в зависимости от моды на персонажей. Успех вам обеспечен. Если анекдот про восточных фризов слушателям уже известен, это высоко поднимет ваш авторитет как превосходного знатока немецкого юмора. Если же анекдот прозвучит для немецких ушей совершенно оригинальной вариацией старой шутки, то вы прослывете остроумнейшим человеком, который тонко чувствует фольклорные традиции, но при этом чутко улавливает пульс времени.

Наибольшее веселье вызывают у немца шутки, связанные с телесными отправлениями, его собственными или других людей. Мне неловко касаться этой темы, но я решил поведать о Германии полно и обстоятельно, поэтому не могу обойти деликатным молчанием подобные неаппетитное™. Дело в том, что немцы питают какой-то неизъяснимый интерес к фекалиям.

Для начала приведу пример, не слишком шокирующий слух русского человека, поскольку у нас самих есть похожий ответ на шутливый вопрос о том, что такой жизнь: детская рубашонка — коротка и обосрана. Соответственно, можно дать следующее краткое определение немецкого юмора: смешно то, что воняет.

В какой-то момент своей эволюции немецкая ментальность достигла исторической развилки, которая увела ее в сторону от духовной жизни иных народов и ткнула прямо в дерьмо. По свидетельству нобелевского лауреата Гюнтера Грасса, произошло эго довольно давно.

Его роман «Палтус» воспевает коллективный обряд отправления большой нужды, восходящий к эпохе раннего неолита: «Совершив коллективное сранье, племя облегченно затевало благодушные разговоры, люди обменивались впечатлениями, взаимно демонстрируя свои экскременты и потешаясь над теми, кто продолжал безрезультатно тужиться».

Даже величайший гений Германии, олимпиец Гёте отдавал должное немецким нравам. Его ранняя драма «Гец фон Берлихинген» известна многим поколениям немцев, благодаря одному-единственному эпизоду, где отважный рыцарь Гец в ответ на требование о капитуляции говорит, что епископ Бамбергский может поцеловать его в задницу. Даже не слишком начитанная публика хорошо знает, что имеется в виду, когда упоминается цитата из «Геца фон Берлихингена».

Короче, и немецкие шутки, и немецкие ругательства обычно связаны с экскрементами, но почти никогда — с сексом. В этом отношении Германия едва ли не уникальна. Можете себе представить, чтобы русский автор сочинил занимательный культурологический трактат скатологического характера под названием «Об отхожих местах, ночных горшках и искусстве пускания ветров»?

Немецкое пристрастие к экскрементам дает диковинные плоды.

В Мюнхене есть специализированный музей ночных горшков, на телевидении успешно рекламируются поющие крышки от унитаза, в Берлине существует ресторан, где посетители сидят, словно в кабинках сортира, а бумажные салфетки отрываются от рулонов туалетной бумаги. В меню значатся блюда:

«Жареные колбаски с холодной капустой в ночном горшке». Тут уж слюнки потекут разве лишь у того, кто путает жевательные и смеховые мышцы с запорной мышцей-сфинктером.

Даже «Штерн», тогда еще вполне респектабельный еженедельник, опубликовал в 1979 году четырехсерийную (!) историю туалетов. «Трудно вообразить, — писал американский исследователь Ален Дандес в своей новаторской работе «Глубины немецкой души», — чтобы «Лайф» или «Таймс» отвели сорок иллюстрированных страниц для истории уборных с подробнейшим описанием туалетной бумаги и изображениями античных ночных горшков». Это касается не только американских еженедельников, но и новейшей российской прессы, которая в остальных случаях широко пользуется открывшимися свободами, не признавая запретных тем.

Раз в год в Германии наступает всеобщее веселье, которое готовится с такой тщательностью, с какой войсковые операции разрабатываются Генеральным штабом. Операция под кодовым названием «карнавал» приобретает особенно широкий размах на берегах Рейна.

Генеральный штаб упомянут не случайно, ибо карнавальные «шуты» или «дураки», как они называют себя в Кельне, Дюссельдорфе или Майнце, любят устраивать свои шествия под военные марши: в них парадным шагом идут девушки в униформе, участники салютуют зрителям и награждают друг друга всяческими орденами. Если эта картинка (за исключением марширующих девушек) напоминает вам поздние брежневские времена, то так оно, пожалуй, и есть. Только комизм нашей тогдашней ситуации был невольным.

Допустим, вас отправят в Германию дипломатом и вы захотите увидеть настоящий карнавал. Тогда придется пересечь всю страну с востока на запад, ибо федеральная столица находится теперь в Берлине, а не в прирейнском «шутовском» Бонне. Хотя на Шпрее и гордятся суховатым берлинским юмором (не будем спорить, оправданно или нет), однако классические карнавальные традиции прижиться здесь не смогли.

Предубеждение к ним восходит, видимо, аж к самому прусскому королю Фридриху Вильгельму. Он справедливо подозревал, что карнавальное веселье выражает бунтарский дух его новых подданных из Рейнской провинции. Его Королевское Величество называло карнавал «народным увеселением, не принятым в Германии и ненормальным». В двадцатые-тридцатые годы XIX века жители Кельна и впрямь охотно пользовались карнавальными вольностями для обличения политического и социального бесправия в обход суровой прусской цензуры.

В ту пору карнавал возродился заново, а свое начато он ведет от графа Адольфа фон Клеве, который 11 ноября 1391 года учредил в Клеве шутовской орден. Учредительную грамоту скрепили множеством печатей, в том числе и графской, которая была одиннадцатой по счету. Грамота предписывала членам шутовского ордена ежегодно устраивать одиннадцатидневный маскарад с винными возлияниями. С тех нор считается официальным стартом карнавального сезона, который достигает своего апогея лишь на следующий год в канун Великого поста.

Но не лелейте безудержных фантазий, даже если я вам доложу, что в Средние века число одиннадцать символизировало всяческую неумеренность: десятка соответствовала тому, что можно пересчитать на пальцах — отсюда, например, десять библейских заповедей, а число одиннадцать выходило за пределы этой меры.

Но Средневековье давно минуло, и жители рейнского края поутратили свою прежнюю необузданность. Особенных эксцессов не приходится ждать хотя бы потому, что карнавальные «шуты» организованы в клубы-ферейны. По всей Германии насчитывается более грех тысяч шутовских ферейнов, где на полном серьезе идет ожесточенная конкуренция за посты и должности, не менее острая, чем борьба в политических партиях. Тут уж, как водится, не до смеха.

Апогеем карнавальных торжеств является многолюдная костюмированная процессия по улицам города, участники которой осыпают зрителей конфетами с искусно декорированных передвижных платформ. Возможно, вам удастся побывать на ассамблее одного из карнавальных клубов. Это похоже на пленум ЦК. В президиуме сидят члены Политбюро, здесь их величают «Советом одиннадцати». Сменяя друг друга, выступают ораторы. В строго определенных местах их речей раздаются аплодисменты. Здесь оплошать не бойтесь, просто присоединяйтесь к остальным.

Разумеется, некоторая разница между пленумом ЦК и карнавальной ассамблеей все-таки существует. На ассамблее полагается хохотать, даже если вам совсем не смешно, на пленумах бывало наоборот — нельзя смеяться, даже если... Ну, да ладно.

Есть и еще одно отличие. Если на карнавальной ассамблее вас слева и справа подхватят под локотки, не пугайтесь. Никто не собирается выводить вас из зала. Вас будут лишь раскачивать под музыку. Так что присоединяйтесь к всеобщему веселью и, чтобы ни случилось с вами в Германии, помните: юмор - это когда смеются вопреки. Если и это не поможет, не забывайте еще одну мудрую поговорку: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним!»